- Смотри.
А ничего нового. Обработка стали удивительная по аккуратности, ложа чуть проще, но тоже хоть куда, отличная работа. Ствол ложем закрыт со всех сторон, не охотничья конструкция, а военная, под рукопашный бой рассчитана. Штыка нет и не предусмотрен, похоже, что в рукопашной расчет на револьверы и мачете, которые у каждого есть. При этом винтовка рычажная, как мой карабин под револьверный патрон, только магазин внутренний, как на традиционных «болтах». Все правильно, война тут не окопная, а где-то в зарослях или на палубе с такой куда ловчее управишься, скорострельность и точность будут выше. Прицел размечен до километра. Кстати, если кто такой умный и думает, что это не надо, дальше пятисот без оптики не прицелишься, то ему надо объяснить, что так размечалось всегда для залповой стрельбы. По цели размером «пехотная рота».
Так, мушка с шариком, регулируется, взята в аккуратное колечко. Внешне винтовка похожа на… дорогой охотничий карабин. Я такой «Браунинг» видел в оружейном, кажется. Тут и приклад «монте-карло», и шейка прямо идеально в руку ложится, и дерево очень добротное, и лакировка правильная, и рифление сделано в нужных местах. В общем, не стыдно и в витрину выставить, если штык отвинтить.
Калибр у патронов, кстати, восемь миллиметров, пули длинные, со свинцовыми носиками. Баллистика так себе будет, с такой откровенно охотничьей и явно тяжелой пулей, а вот раны от них - не приведи, Господи. И патроны по качеству заметно «кустарней» самой винтовки смотрятся, который раз такую деталь замечаю.
- А что, нормально, - кивнул я, попробовав спуск и приложившись к винтовке.
Действительно удобно, прикладисто, и спуск мягкий, внятный, такого у серийной военной винтовки по определению быть не может, и затвор тоже хоть куда, как по маслу ходит, легко и точно, опять же намек на очень высокое качество работы с металлом.
- Они все одинаковые, павловской мастерской, «павловками» зовем, - пропыхтел Иван. - Как закупили двадцать лет назад, так только их и выдаем. Будешь за нее ответственным. Или выкупить можешь, в рассрочку. Двадцать пять рублей, в течение года.
- Выкуплю.
- Правильно, все так и делают, - кивнул он, тоже записывая меня в какую-то книгу. - Трояк давай сейчас, а потом по два приносить будешь.
Пришлось расстаться еще с тремя монетами. Что-то все расходы и расходы, когда же доходы-то попрут?
- Так, вот тебе двести патрон, - продолжал говорить Иван, выкладывая пачки из грубой бумаги, перевязанные нитками, - вот тебе обоймы, - пригоршня звякнувших железяк высыпалась на стол, - вот подсумки, повязки, вот рюкзак и вот тебе шлем.
Кучу добра завершила грубоватого вида брезентовая подвесная с кожаными подсумками, простой с виду брезентовый же рюкзак и самый настоящий пробковый шлем, как на классических карикатурах про злодеев-колонизаторов, обтянутый парусиной и на удивление легкий. Повязки же оказались вроде как у дружинников, только не красные, с сине-белые, на оба рукава. Все верно, формы у нас нет, так хоть так.
- Все, - сказал Иван. - Добро теперь за тобой числится, вот тут распишись. И мне тебя в график дежурств внести надо. Как дальше на острове будешь? Плавания у тебя или что ожидается?
- В пятницу на Большой остров пойдем, - сказал я. - Недели на две, получается.
- Ага, тогда вернешься - и сразу ко мне, тогда и посчитаем дежурства, - поскреб пятерней в затылке Большой. - Сейчас никакого смыслу в этом, получается. Винтовку пристреляй, но патронов у тебя всегда должно быть двести, на любой момент, понял? Иона проверить может, так что не забывай. Все, гуляй покуда.
На этом и расстались. Собрал все имущество и понес домой. Лучше сразу отнесу, а потом уже в порт вернусь, все равно для меня работы немного.
Жизнь текла спокойно и размеренно. Работы для меня было немного, по «канонирной части» все было в полном порядке, так что время больше с Верой проводил, всячески помогал ей с делами купеческими, знаний и навыков у меня для такого дела достаточно было, как выяснилось, а заодно, когда посторонних рядом не было, расспрашивал ее обо всем, что в голову приходило. Естественно, не удержавшись, поинтересовался и бесконечно для меня загадочной версией местной «работорговли». Как же так, торговля есть, а рабов не видно?
Когда эта я эту беседу завел, мы с Верой ехали в двуколке от Бороды, куда заезжали рассчитаться за поставленное вино. Двуколкой, разобрав вожжи, управлял сейчас я, а Вера выступала в роли инструктору по вождению. Тоже ведь незнакомое для меня искусство, так сказать, учиться надо.
- А что непонятного? - удивилась она моему вопросу. - Людей мало, земли и работы много. А в племенах люди пропадают, считай, в дикости живут и друг друга режут. Вот и выкупают их, а потом увозят как можно дальше от тех мест, где они раньше жили. Даже сами бегут из племен иногда, кому там жить невмоготу.
- Подожди… так если ты покупаешь где-то людей, то их что, у тебя Церковь выкупает? - уточнил я, удивившись.
- Ну да, - кивнула Вера. - Вожжи совсем не отпускай, подтяни немного.
- Хорошо, - кивнул я. - И что, из «негров» можно сразу сделать нормальных людей? В смысле, тех кто привык уже по другим законам жить?
- Нет, нельзя обычно! - аж замахала она руками. - Если к старости многие совсем в новую жизнь вживаются. Они так, вроде как кандидаты в нормальные люди. Им и оружие продавать нельзя, а если по работе надо, так покупает работодатель и под свою ответственность выдает, и голосовать они не могут, ни в ополчение входить.
- А смысл в чем? - уточнил я. - В их детях?