Лошадей не щадили, хоть и старались не загнать. Фельдшер явно торопился доставить меня в устье реки, где должно было встать на якорь второе дежурное судно, на котором как раз и оборудован лазарет, на который теперь у меня вся надежда. Шелестела листва над головой, глухо топали копыта, шумно дышала лошадь подо мной.
На привале Слава в очередной раз осмотрел место укуса, поморщился. Но сказал что пока терпимо, должны успеть, чем обнадежил. Затем снова скачка, снова короткий привал и опять скачка. В конце-концов взмыленных лошадей вынесло на берег, на то самое место, с которого мы высматривали турецкую яхту. Василь отчаянно засвистел в свисток, с борта сразу отвалила лодка с двумя матросами на веслах. Обратно они гребли так, что весла скрипели и гнулись. Трап, чья-то протянутая рука, деревянный стол подо мной, а сверху застекленный потолок, через который льется яркий солнечный свет, влажная тряпка, упавшая на лицо и закрывшая рот и нос, чей-то голос: «Дыши глубоко, все будет хорошо». Все. Темнота.
Не знаю, сколько меня штопали, но очнулся я от свежего ветерка и звука негромко плещущейся у борта воды. Огляделся - я на палубе. В рубахе но без штанов, нога туго перемотана белоснежным бинтом.
- Очнулся? - послышался голос Василя.
- Вроде бы, - обернулся я к нему. - Слава где?
- К отряду отбыл, - кивнул он в сторону берега. - А с тобой все нормально будет, сказали. Лишнее отрезали, нужное стянули. Шрам только будет, говорят. Ну и дураком тебя назвали, не обессудь.
- Чего это? - не очень искренне возмутился я, потому как думал о себе примерно так же.
- Сразу надо было в город, как черноту увидел, - ответил он, поднимаясь с палубы и пересаживаясь на канатный ящик. - Такое только от укуса бородатой бывает, даже дети знают. Видать тебе и вправду сильно память отшибло.
- Да не было у нас бородатых гадюк, как мне кажется, - изобразил я работу мысли на лице.
- Ну вот и познакомился, - усмехнулся Василь.
- Ты мне вот что скажи, - начал я, попутно подтянув к себе ранец и вытащив из него штаны. - С племенем что?
- С племенем? - переспросил он. - С племенем все хорошо, нет больше племени.
- Как нет? - удивился я. - Я же сам видел, что как мужиков постреляли, остальные начали падать и пощады просить.
- Ну да, начали, - кивнул Василь. - Баб молодых и детей сейчас соберут, отгонят в Новую Факторию, там всех осмотрят и по дальним островам развезут, всех в разные места. Детишек, какие не порченные еще, сразу в школу. Вообще в степь еще сколько-то «негров» смылось… не немного, там их тоже хорошо прижали. Угрозы не будет больше, это точно, пока дороги безопасны будут.
- А кто постарше?
- Прогонят, толку-то с них, - махнул он рукой. - Пусть живут как хотят, угрозы уже нет, племя вымерло.
- А выживут?
- Не знаю, - равнодушно ответил Василь. - Если жить будут тихо, то может и выживут. Но вряд ли, туда другие племена придут наверняка, добьют всех.
Вот так, а вот и суровая действительность. К этому тоже привыкать надо, как я понимаю, «век гуманизма» здесь пока точно не наступал, пока сплошной практицизм. С другой стороны… грабили и убивали их мужчины в пользу всего племени, и все племя этим пользовалось. А теперь все племя и отвечает, вопрос решен радикально, зато наверняка. Гуманизмом здесь и не пахнет, а пахнет коллективной ответственностью. С людьми дикими, теми, о который преподобный Савва сказал: «Но что делать с теми, кто далек от дома нашего Закона и кто его презирает? Теми, кто руководствуется простым инстинктом: хочу - дай. Не даешь - украду. Не могу украсть - убью и возьму». На них ведь, таких простых, только простые меры и действуют. Вот такие как сегодня. Или как у Ермолова были. Или как взять всех - и выселить. По крайней мере, в те времена, когда власти умели поступать так, проблемы решались. А потом они только заметались под ковер или накапливались, но не решались никогда. И ты узнаешь, что вроде ты и у себя дома, но уже ни разу в нем не хозяин из-за пригретых таких вот наивно-вороватых маленьких, но страсть каких гордых народов, скорее даже племен. Которых почему-то нельзя обижать.
Я глянул за борт, всмотрелся в голубую поверхность моря под голубым небом. Ка-то чисто все здесь выглядит. И все грани видны, не сливаются с грязью.
- Интересно, мне купаться когда можно будет?
- Купаться всегда можно, я думаю, - сказал Василь. - Морская вода раны целит, это даже дети знают.
К вечеру на борт плавучего лазарета доставили еще полтора десятка раненых, в том числе и двоих тяжелых, которых с нами верхами отправить не могли, несли носилками. Судно снялось с якоря и пошло в сторону города, медленно проматывая назад причудливую панораму зеленого берега.
Дошли до места часам к десяти утра, вошли в порт, обогнув гранитную стену, и я сразу взволнованно заозирался, силясь разглядеть «Лейлу», проверить, не делась ли она куда-нибудь? Нет, не делась. Яхта стояла у «казенного» причала рядом с церковным пактеботом, по пирсу прохаживался часовой, один из городских объездчиков. Наше судно прижалось к соседнему пирсу, на который сразу начали загонять повозки, принимающие лежачих раненых. Меня отпустили своим ходом, только пожилой врач, похожий на доктора Айболита в своей маленькой белой шапочке, напутствовал словами:
- Вам пока покой нужен, как минимум неделю, а то швы разойдутся. Гулять соберетесь - извозчика берите, или ходите недалеко. И вот вам палочка, опирайтесь, - оп выдал мне довольно аккуратно выточенную трость с резиновым наконечником.
- Спасибо, доктор, - поблагодарил я его, примериваясь к тросточке. - Когда вообще в норму приду?